Университет «Аль-Каида»*
Когда 2 мая 2011 года в Абботтобаде (Пакистан) американские спецслужбы уничтожили бен Ладена, что многими было воспринято как их несомненное достижение, казалось, что крупнейшая террористическая сеть отныне повержена навсегда. Уничтожение лидера-харизматика чаще всего приводит к разрушению всей организации или, в лучшем случае, к ее децентрализации и распаду на ряд мелких группировок.
Именно так произошло в свое время с «Аль-Каидой»*, которую возглавил Айман аз-Завахири, врач-офтальмолог и ближайший соратник бен Ладена, а его правой рукой тогда стал Абу Яхья аль-Либи, человек, который при других обстоятельствах мог бы вполне занять профессорское кресло где-нибудь в Эр-Рияде или Каире. В отличие от многих своих сподвижников, аль-Либи был настоящим ученым-гуманитарием, прекрасно разбирался в исламском праве, философии и средневековой арабской поэзии.
Другим ярким лицом «Аль-Каиды»* был Анвар аль-Авлаки, выходец из Йемена, его родители познакомились в США будучи студентами, обладатель йеменского и американского гражданства, инженер по образованию, после окончания Колорадского университета вернулся в Йемен, где его отец занимал министерский пост. Владея арабским и английским как родными, аль-Авлаки стал в нулевые главным идеологическим голосом организации, с одинаковой легкостью вещавший на обоих языках о ценностях джихада, необходимости борьбы с неверными и вербовавший романтически настроенных юношей, как и потерянных западных мужчин — из романов Уэльбека, которые вместо поиска душевной теплоты у «падших» женщин или мастурбации решили заняться настоящим делом — на борьбу с этим самым Западом.
Вполне себе занятие, особенно, если ты вырос на чтении Саида Кутба, основателя «Мусульманских братьев», автора, пожалуй, самой известной исламистской книги «Вехи на пути» (1964), призывающей ислам к освобождению от западной цивилизации и борьбу с этим миром неверия, материальной суеты, лишенного Бога — джахилией.
Сегодня, по прошествии более десяти лет после смерти всех этих персонажей, «Аль-Каида»* распалась на целый ряд значительно более мелких, идеологически менее масштабных и политически заметно различающихся группировок, которые можно причислить к некоторому единому движению лишь с большими оговорками.
«Организация-глагол»
То, что происходит в Сирии, тому доказательство. Одиннадцатью военными днями, которые понадобились террористам, или «сирийским оппозиционным войскам» (по версии западных медиа), во многом, но не полностью руководит «дочка» «Аль-Каиды»* — «Хайят Тахрир аш-Шам»* («Организация освобождения Леванта»). «Тахрир аш-Шам»* возникает в начале 2017 года, то есть четыре года спустя после того, как правительство Асада с помощью российских войск (ЧВК «Вагнер») и при поддержке иранской Хезболлы сумело тогда подавить сопротивление оппозиции.
Технически, «Тахрир аш-Шам»* — это винегрет, приготовленный из слияния нескольких исламистских группировок: «Джебхат ан-Нусра»*, возникшая в 2011-м в разгар гражданской войны в Сирии, которая тоже в свою очередь являлась отскоком от «Аль-Каиды»* и рассматривалась западными союзниками Асада как часть ИГИЛ*, которую в качестве таковой бомбила американская авиация в 2014-ом; «Джебхат Ансар ад-Дин», созданная летом того же года тоже из нескольких более мелких джихадистских группировок, как, «Харакат Шам аль-Ислам и «Харакат аль-Фаджр аль-Исламия», и которая позиционировала себя как независимое образование, напрямую не связанное ни с «Аль-Каидой»*, ни с игиловцами* (что не соответствует истине) и хранящая нейтралитет одновременно по отношению к правительству и оппозиции. Кроме этих двух вышеназванных, в «Тахрир аш-Шам»* входят примерно три десятка различных группировок, из наиболее известных, например, такие, как «Джейш ас-Сунна» и «Нур ад-Дин аз-Зенки».
Интересно заметить: такая древовидная структура исламистских группировок объясняется не только необходимостью походить на интернетовский гипертекст, соответствуя духу времени, но в первую очередь лингвистическим мышлением носителей арабского языка, где глагол в подавляющем большинстве случаев устроен из трехконсонантного корня и различных приращений к нему, образующих породы (глагольные парадигмы) и меняющие его первоначальный смысл.
Так, «Нур ад-Дин аз-Зенки», изначально представлявшая, как и многие другие, идеологию «Аль-Каиды»*, но позже заявила о своем выходе из коалиции, которая контролировала Идлиб и весь юго-восточный регион страны, на том основании, что, с точки зрения этой группировки, коалиция недостаточно опирается на принципы «шариатского правления». Тауфик Шахаб ад-Дин, глава «Нур ад-Дин аз-Зенки», в своем тогдашнем заявлении на эту тему выразился поэтическим бейтом: «компас сбился с пути, а винтовка отклонилась от цели».
Выйдя из коалиции, группировка заслужила определенное доверие у западных союзников, точнее — у США, и даже прошла тест у ЦРУ, и у Турции, когда установила связи со «Свободной сирийской армией» (ССА), жившей на деньги Эрдогана. Созданная летом 2011-го из армейских дезертиров, бежавших из армии Асада, ССА стала мощной параллельной военной силой под руководством полковника Рияда аль-Асаада, обосновавшегося в турецком городе Рейханлы.
Оппозиция в Турции
Аль-Асаад — фигура противоречивая, он начинал свою военную карьеру как вполне преданный алавитской политической элите человек, верил в Хафеза Асада, служил в ВВС Сирии и, как это порой свойственно кадровым военным, до поры до времени не задавал неправильных вопросов. Однако во время гражданской войны аль-Асаад переходит на сторону диссидентов, руководит дезертирскими отрядами, а в марте 2014-го получает сильное ранение от бомбы, заложенной в автомобиле (в результате чего он потерял ногу), в городе Дейр аз-Зор — крупнейшего центра во востоке Сирии, расположенного в долине Евфрата, — где шли ожесточенные бои с правительственными войсками.
Причины резкого разворота бывшего полковник в сторону оппозиции произошел, согласно различным источникам, после того как силовики арестовали и убили нескольких членов его семьи, вероятно, по чьему-то доносу. Не прибавили аль-Асааду веры в правительство Башара Асада и события 2011 года в Дейр аз-Зоре, когда волнения — вызванные экономическими причинами (крайняя бедность, отсутствие субсидий в регион, безработица) — суннитского большинства правительство решило подавить армией, нарушив тем самым хрупкий баланс, установленной еще Хафезом Асадом, между суннитским большинством и алавитской политической знатью, которая в Сирии всегда находилась в меньшинстве. Практически все нефтяные деньги уходили на запад страны, где располагались сами скважины, а регион вокруг Дейр аз-Зура оставался в нищете.
После лечения в городе Шанлыурфу (Турция), недалеко от которого, к слову, в поселении Гёбекли-Тепе находится самый древний, неолитический храм в мире (XII тыс. лет до н. э.), — аль-Асаад становится убежденным врагом Асада и со 2 ноября 2017-го занимает пост заместителя премьер-министра по военным делам в Правительстве освобождения Сирии. Сложность отношений аль-Асаада с другими оппозиционерами начинается здесь, когда сирийско-туркменская Оперативная палата «Хавар Килис», в которую также вошли оппозиционные силы, располагавшаяся в одноименном городе, недалеко от турецкой границы, обвинила полковника в симпатиях к «Аль-Каиде»*.
Как бы то ни было, возглавив ССА аль-Асаад публикует видеоролик, в котором призывает солдат правительственной армии переходить на сторону оппозиции. Аль-Асаад осуществлял руководство ССА лично, и был лично ответственен за многие принятые политические решения, позже армию возглавил бригадный генерал Салим Идрис, чья карьера успешно сложилась при Асадах, но который тоже перешел на сторону восставших в 2012 году, возглавив, правда не надолго, Национальную коалицию оппозиционных и революционных сил Сирии (НКСРОС). В декабре 2013-го, после того, как база Баб аль-Хауа — место штаб-квартиры ССА — была взята боевиками из «Исламского фронта», а война с Башаром Асадом проиграна, Идрис был вынужден бежать в Турцию.
Региональная империя
Турция Эрдогана, чьи геополитические амбиции уже тогда стали выходить за пределы исключительно ближней ойкумены и обретать очертания психополитического Турана — обновленной версией Османской империи, где Турция стала бы как минимум региональной империей, одним из axis mundi, понятно, начала оказывать ССА всяческую поддержку. Ставка на ССА была не случайной.
Во-первых, несмотря на определенные идеологические привязанности к «Мусульманским братьям» некоторых членов в ее руководстве, ССА тем не менее не является радикальной исламистской организацией, как тот же чисто алькаидный «Фронт ан-Нусра»* (с которым у ССА не раз возникали военные стычки), и это вполне вписывается в концепцию Эрдогана о турецкой доминанте в регионе.
Во-вторых, состав ССА крайне разнородный: арабы-сунниты, христиане, коммунисты, христианские коммунисты и проч., что делает эту армию в большой мере надконфессиональной структурой, которой проще управлять политически, тем более если взять ее на содержание. Технически ССА устроена, опять же, как арабский глагол — из немногочисленного руководства (корень) и множества приращений — небольших мобильных боевых групп, действующих по всей территории страны.
В такой «глагольной» структуре, помимо того, что она отражает само мышление бойцов, есть ряд преимуществ. Одно из них — завидная мобильность и достаточно высокая скорость коммуникации между отдельными группами, чего не было у завязшей в коррупции, бюрократии и непотизме правительственной армии. К этому прибавить еще и те жалкие деньги, которые получали младшие офицеры (около $20), не говоря о солдатах.
Как сегодня стало очевидно, ставка Эрдогана на ССА для осуществления его планов была наиболее выгодной. Цель вывести Турцию в регионального лидера, создать что-то наподобие новой империи неосуществима без геополитического проигрыша Ирана, который ставит перед собой похожие цели и точно так же претендует на роль ферзя в регионе.
Турецкий ферзь сделал мощный ход, когда принял на своей территории таких людей, как аль-Асаад и ряд других, менее известных, но стратегически важных руководителей ССА и «Тахрир аш-Шам»*, составившие костяк антиасадовского сопротивления. Помимо этого, перед Эрдоганом уже давно стояла задача сломить курдов и потенциальную опасность для своей власти, от них исходящую, как внутри страны, так и на приграничных с Сирией территориях.
Курды, психополитический враг
Курды — второй по численности народ, составляющий около 25% населения Турции, однако официально они не считаются каким-то этническим меньшинством и подвергаются насильственной туркеризации, у них нет возможности обучаться на родном языке, иметь свою прессу, школы и ТВ-каналы. В Сирии курды живут с XI века, часть из которых населяли государство Алавитов, созданное в 1919 году Салихом аль-Али из разрозненных племен со столицей в Латакии, исповедовавших шиизм (гулат).
Конфликт между курдами и турецкими властями очень давний, уходящий еще во времена до Ататюрка. Их злоключения начались в 1916 году, в 1925-ом произошло знаменитое восстание шейха Саида (в котором главным образом участвовали курды-зазы), и в период примерно до 1934 года, в ходе массовых депортаций, погибло несколько сот тысяч курдов, из которых около 100 тыс. были убиты правительственными войсками.
После госпереворота в 1980-м, осуществленного генералом Кенаном Эвреном, успевшим поучаствовать в Корейской войне, когда противостояние между правыми националистами, вроде движения «Бозкурта» или военизированного подполья «Контргерилья», созданного при непосредственном участи США для подавления коммунистических настроений — к моменту переворота Эврен руководил секретной армией, созданной в рамках американского проекта «Гладио», — и левыми, коммунистами, ориентированными на советскую социальную модель, курдское население попало в жернова и тех, других.
Все, кто публично ассоциировал себя с курдской идентичностью, тут же подвергался аресту. А спустя десять лет после переворота Эврена, Анкара принялась уничтожать курдов целыми деревнями, где использовала, в том числе и химическое оружие, умертвив за эти годы по различным оценкам до 20 тыс. человек.
Курды для турецких властей — не столько реальный — едва ли они могут противостоять армии и остальному населению страны — сколько полуофициально назначенный психополитический противник, «глубинный враждебный этнос», которому нужно всегда указывать свое место. В новой Турции это было еще усилено идеологическими предпочтениями Ататюрка. Кемализм, с его шовинистским слоганом Ne multu Türküm diyene! («Счастлив говорящий „я — Турок!“»), уже в 1920-х отказал курдам в праве на этническую идентичность, рассматривающий этот народ как «дикие, варварские племена», по выражению близкого соратника Ататюрка Исмета Инёню (второго президента Турции, курда по отцу), наладившего неформальные, но при этом тесные связи с нацисткой Германией с целью, по выражению полугодичного канцлера Франца Папена, «сломить русского колосса».
ССА, как и прочие исламистские группировки, тот же «Джебхат ан-Нусра»*, на которые поставил Эрдоган, должны были убрать эту угрозу путем устранения власти Асада и одновременно открыть Турции путь к региональной империи. Так, в октябре 2012 года, еще в разгар гражданской войны в Сирии, «Джебхат ан-Нусра»* совместно с ССА провели операцию «Аль-Фадж» по захвату военной базы в Алеппо. В апреле 2013-го объединенные исламистские силы устанавливают шариат в Идлибе, Алеппо, Раке и Хасаке — городах, пользующихся особенным вниманием Эрдогана; в августе 2013-го боевики «Джебхат ан-Нусры»* захватывают деревню Тель-Абьяд на севере Сирии, где устраивают курдский холокост — около пятисот человек было в прямом смысле слова выжжено — людей обливали бензином и сжигали заживо, среди погибших были в основном женщины, пожилые и дети.
Султан Эрдоган
Все это происходило в то время, когда Рабочая партия Курдистана, основанная революционером и политическим мыслителем Абдуллой Оджаланом в 1978 году, давно потеряла своего лидера и находилась в подполье, точнее — под государственными репрессиями. Сам Оджалан, подобно Наполеону, с 1999 года пребывает в пожизненном заточении на острове Имралы, что на юге-востоке Мраморного моря.
Кемалистская стратегия Эрдогана в отношении курдов в ее наиболее радикальной, если не сказать нацистской форме, с той или иной степенью интенсивности продолжается практически на протяжении всего его президентства.
Аспекты личной политической истории Эрдогана проливают свет на этот его исламистский драйв. Эрдоган, сызмальства воспитанный на скрепах исламской веры и турецкого этноса, выпускник лицея имам-хатибов, в начале своей карьеры занимал заметные посты сначала в партии «Рефах», которая в 1990-х стала основным проводником исламистских идей, открыто призывавшая к свержению светской власти и установлению шариата, затем, после ее запрета в 1998 году и национализации ее активов (сам Эрдоган тогда же ненадолго попал под суд за разжигание национальной розни), в партии «Фазилет», которая сменила открытую исламистскую риторику своей предшественницы и стала более политически эластичной. Однако несмотря на это, в 2001-ом турецкий Конституционный суд запретил и «Фазилет», отчасти по причинам ее скрытых симпатий к джихадизму, отчасти — партия потеряла когерентность из-за внутренних разногласий между ее реформистским и консервативным крылом.
Так или иначе, в 2001-ом Эрдоган встает во главе Партии справедливости и развития — структура с расширенными позициями: с прежних исламистских до некого либерального капитализма с турецкой спецификой. В следующем году партия побеждает на парламентских выборах, что открыло Эрдогану дорогу к премьерству.
Далее политический путь Эрдогана, если не считать попытку государственного путча в июле 2016-го, был в целом безоблачным, и, когда он стал президентом, то принялся за любимое дело: выдавливание курдов с территории Турции, как и репрессии по отношению к ним внутри страны. Так, турецкий президент не единожды пытался вытолкнуть курдов с севера к западу от Евфрата, чтобы создать буферную зону внутри самой Сирии по их общей с Турцией границе, а это более 900 километров. Американцам такая активность Анкары не нравилось, так как курды выступали на стороне США в их борьбе с ИГИЛ*.
С момента своего президенства антикурдская повестка Эрдогана не менялась, и это несмотря на то, что он явно смягчил свои исламистские нарративы и в международном поле представал «либералом», открывшим турецкую экономику и старавшимися задружиться с Вашингтоном. Эрдоган прекрасно знал, что курдские силы в союзе с США сыграли решающую роль в разгроме ИГИЛ* в Сирии, однако он продолжает считать их террористами и угрозой единой Турции — в этом он не изменил кемализму ни на йоту, — ссылаясь на их связь и открытые симпатии к РПК, которая ведет войну за автономию на юго-востоке страны.
Словно Терминатор, Эрдоган шел — и продолжает идти — к своей цели: сломить политическую волю курдов и оттеснить их на край ойкумены, которую, кстати сказать, он хочет постоянно расширять, на юг Сирии, чтобы взять под свой контроль ее пограничные с Турцией земли. В том конкретно смысле нынешний турецкий президент гораздо больше Османский султан, чем лидер новой Турции, как тот же Ататюрк. Для достижения этой цели ему будет необходимо стабилизировать и восстановить некоторые районы Сирии, особенно северный город Алеппо, в надежде вернуть туда три миллиона сирийцев, самую многочисленную группу беженцев в мире. Ситуация при этом осложняется тем, что Турция настаивает на выводе поддерживаемых США курдских вооруженных боевиков с северо-востока Сирии — «террористов» в терминах Эрдогана, из-за их сепаратистских настроений и поддержкой РПК, которая, как отмечено выше, сегодня пребывает не в лучшей форме.
Проигрыш Ирана
Свержение Асада, в глазах Эрдогана, решает не только «курдскую» проблему, но и наносит серьезный имиджевый удар по Ирану.
И здесь получается интересный расклад. С начала войны Израиля против Хезболлы, а по сути, против Ирана — 1 апреля 2024-го Израиль бомбит иранское консульство в Дамаске, ровно через две недели Иран бомбил Израиль — Тегеран терпит два поражения: разгром, пусть и не полный, Хезболлы и свержение Асада, которого Иран-Хезболла поддерживала.
Если Эрдоган в этой партии засчитал себе два очка, он имеет на то основания. Парадоксальная ситуация, в которой словно в зеркале отражается семантический гибрид не только ближневосточной политики, но и сегодняшнего мира в целом: Турция выиграла у Ирана во многом руками Израиля, никак не это рассчитывая изначально. При этом оба государства, находящиеся не в открытом, но в психополитическом противостоянии друг к другу, явно, как минимум на уровне сегодняшней риторики, одинаково враждебны к еврейскому государству. Не ввяжись Хезболла в войну, развязанную ХАМАС 7 октября 2023 года, не было бы ни свержения Асада, ни проигрыша Ирана Турции.
Не случайно, когда иранский министр иностранных дел Аббас Арагчи удивляется скорости падения правления Асада, напоминая о том, что Тегеран «неоднократно советовал Дамаску вступить в переговоры с оппозицией», он дает понять только одно: наш союзник против Турции не послушался опытного и более сильного соседа, отчего и потерпел крах.
Арагчи пытается дистанцироваться и сохранить лицо: «мы говорили, сами во всем виноваты». А когда мы узнаем, Сирия «по поручению действующей власти направила обращение в СБ и к генсеку ООН с призывом остановить агрессию Израиля и не дать ему воспользоваться сменой власти в арабской республике», то понимаем — какое именно послание Турция передает миру устами новоиспеченной власти в Дамаске после того, как Нетаньяху отдал приказ о введение израильских войск на Голаны и бомбардировке сирийских военных баз и складов оружия. Недавно Нетаньяху заявил: «Голаны — израильская территория навсегда».
К Голанам мы вернемся ниже, сейчас остановимся на самом главном акторе этой драмы — Башаре Асаде.
Случайный Асад
Как ни странно это прозвучит, Асад-младший попал во власть случайно. Его отец Хафез никогда не планировали отдать ему в руки управление Сирией. Отслужив в армии, в 1988 году окончил с отличием медицинский факультет Дамасского университета, по специальности врач-офтальмолог, до 1992 года работал в государственной клинике «Тишрин» недалеко от Дамаска, и в том же году, возжелав большей самостоятельности и устав от чрезмерной опеки со стороны отцовских спецслужб, Башар уезжает в Лондон, где стажируется в клинике Святой Марии при Лондонском университете. Д-р Эдвар Шуленбург, офтальмолог из Глазной клиники в Лондоне, бывший преподаватель Башара, вспоминает о нем как о «внимательном, знающем враче, с хорошими манерами», который пришел к нему в день гибели брата и уведомил, что ему необходимо срочно отбыть домой.
Все изменилось в одночасье. Старший брат Башара, Басиль, погибает в автомобильной катастрофе, и Хафез Асад возвращает сына в страну для его спешной подготовки к президентству. Хафез, сам пришедший к власти путем военного переворота в 1970-м, сразу после «Черного сентября» — военный конфликт в Иордании между правительственными силами короля Хусейна и боевиками ООП, возглавляемая Арафатом, установившим прочные связи с сирийской партией Баас (социалисты), которые стремились поменять иорданский политический строй (конфликт закончился разгромом палестинцев) — был убежден: сирийцы — не те люди, которым нужно давать демократию и свободы.
И чтобы держать страну в узде, как он сам это делал на протяжении тридцати лет, власть должна уметь показать оскал. Все помнят жестокость, с которой он подавил восстание оппозиции в городе Хама (1982), ставшего после прихода Хафеза к власти центром суннитского сопротивления алавитам, где радикальные идеи «Братьев-мусульман» получили немалую поддержку у населения (убитыми потом насчитали порядка тридцати тысяч человек).
Умиравшему от рака Хафезу удалось подготовить наследника, и тот в первый год своего правления выглядел как сирийский Горбачев: он стал выпускать из тюрем политических заключенных, либерализовал рынок (в страну потекли иностранные инвестиции), и разрешил свободу слова. Мгновенно стали возникать литературные салоны, интеллигентские кружки, свободные платформы для обмена мнениями — muntadayāt, на которых обсуждалось будущее Сирии и ее пути ее интеграции в остальной мир. Внутри muntadayāt принадлежность к определенной этнической группе, конфессии или религии не имели большого значения, важнее было твоя политическая позиция и желание построить новую Сирию. Возникли независимые СМИ, газеты, журналы, публиковавшие различного рода социальные проекты и критиковавшие прежнюю власть. В Сирии началась «Перестройка».
Очень короткая «Перестройка»
Текстуальным началом этого очень короткого промежутка времени, мига, по историческим меркам, можно считать появление «Манифеста 99», подписанное многими учеными и литераторами, такими, как Абдулразак Эйд и Мишель Кило, которые обратились к власти с призывом поменять лицо и освободить всех политических заключенных, а также дать возможность вернуться всем бежавшим из страны диссидентам. Менее чем через полгода последовал «Манифест 1000-й», подписанный тысячью наиболее активных заметных гражданских голосов, требовавших от правительства упразднить однопартийную систему и ввести в стране выборы.
В 2001-м, не успев стать президентом, Асада тепло принимал Жак Ширак, который в известном смысле, по просьбе отца Башара, взял политическое шефство над тридцатипятилетним политиком. Тогда Шираку показалось, после некоторых разговоров в Елисейском дворце, что этот его названый сын, будет отлично представлять интересы Франции в Сирии, а та таким образом вернет себе влияние на Ближнем Востоке. Дабы новый сирийский президент не уехал с пустыми руками, Ширак вручил ему некий аванс — Орден Почетного легиона.
В отличие от Франции, отношения с США у Башара складывались не лучшим образом. Так, Буш-младший обвинял его в симпатиях к тогдашнему правителю Ирака, тоже выходцу из партии «Баас» — ее главным идеологом был сириец по происхождению, иракский интеллектуал Мишель Афляк (православный коммунист, поклонник Бергсона и аль-Хусри) — Саддаму Хуссейну, чье химоружие Асад якобы хранил в Сирии.
Этот праздник, который позже назвали «Дамасской весной», закончился очень быстро, и дело в данном случае здесь ни в США и ни в иных иностранных державах, но, по всей видимости, в алавитских силовиках, вроде мужа властной сестры Башара, генерала Асефа Шауката, заместителя министра обороны и в начале гражданской войны руководителя военной разведки. Такие люди достались Башару по наследству от отца. Они-то и объяснили своему правящему родственнику, что его реформы неминуемо приведут к потере власти, и не только им самим, но и всего клана, а это в свою очередь, учитывая не самую добрую память, которую у суннитов оставил после себя его отец (избежавший нескольких покушений) может скоро привести к потере жизни членов семьи.
Сунниты, тем более все те, кто симпатизируют «Братьям-мусульманам»*, едва ли забыли о расправе 1982 года в городе Хама, когда по приказу Хафеза Асада правительственные войска буквально стерли город, вышедший на мирную демонстрацию, уничтожив по самым скромным подсчетам двадцать тысяч человек. Рияд Ага, сирийский министр культуры (2006-2010), вспоминал, что тогда Асад-старший решил уничтожить «Братьев» и всех их симпатизантов на корню, поскольку они представляли наибольшую — не только политическую, но и религиозную — угрозу его власти. Этим объясняют звериную ненависть, проявленную войсками в Хаме.
Реакция «приемного сына»
Трудно с точностью сказать, были ли алавитские опасения напрасными или нет, но Башар резко меняет свой «перестроечный» курс и разворачивается в сторону политики отца. Свободную прессу начали закрывать, клубы и салоны интеллигентов разгонять, начались аресты наиболее заметных активистов и тех, кого силовики считали таковыми. Одним из первых, кто почувствовал оскал Асада, оказался Ареф Далила, профессор экономики в Дамаске (диссертацию защищал в МГУ), он был арестован в сентябре 2001-го и приговорен к десяти годам «за подстрекательство к государственному мятежу».
Как это часто бывает, истории синхронизируются, и эта синхронизация является интересным аспектом психополитики — на разных масштабах. Иначе говоря, большинство событий в истории не случаются только в одном месте, одной стране. Практически синхронно с контрреформами Асада в Сирии, в Турции начинается строительство и распространение так называемых тюрем «F-типа», что вызвало волну голодовок среди заключенных. Добро на это дал закон № 3713, принятый десятилетием ранее. Он предусматривал полную изоляцию политических заключенных в одиночных камерах, акция имела садистское название «Возвращение к жизни».
Камеры-одиночки (от 8-12м2) были выкрашены в слепящий белый цвет, внутри крайний минимализм: стол, стул, кровать. Иногда заключенным за «хорошее поведение» разрешались недолгие прогулки по внутреннему двору тюрьмы, таких тюрем было создано тринадцать в самых разных регионах страны, общее число сидящих в них, по официальным данным, составляло около пяти тысяч человек, в действительности их было гораздо больше. Власти задействовали крупные армейские силы для переселения политических в эти камеры, которые они называли «белая пытка».
Находясь практически круглые сутки в такой камере, заключенный быстро терял ощущение времени, у подавляющего большинства начинались видения, головные боли, панические атаки от визуальной статики, что некоторых доводило до безумия.
После «Дамасской весны», когда Асад свернул все реформы и отдал только взлетавшее — и тут же сбитое — гражданское общество силовикам, а тем более после убийства премьер-министра Ливана Рафика Харири 14 февраля 2005-го, «приемный отец» Башара Ширак был в бешенстве и никогда не простил Асаду это убийство, будучи убежденным, несмотря на отсутствие прямых доказательств, в его причастности. Убийство Харири, последняя крупная акция Башара в Ливане, который он, как его отец, всегда рассматривал как своеобразную вотчину Сирии, было той последней каплей, которая переполнила французское терпение. Как тогда казалось, Асад навсегда отлучен от двора, превратившись в международного изгоя (в той точке французские и американские интересы на время совпали).
Саркози: последний шанс
Возможно, оно бы так и случилось уже в 2007-ом, если бы президентские выборы выиграла социалистка Сеголен Руаяль, а не Николя Саркози. Победа Саркози оказалась тем «чудо Бранденбургского дома», о котором высказался прусский король Фридрих Великий во время Семилетней войны, после разгрома его армии русско-австрийскими войсками при Кунерсдорфе (1759), открывавшего дорогу на Берлин. И тут внезапно умирает императрица Елизавета Петровна, царем становится Петр III, большой поклонник Фридриха и всего прусского. Ситуация меняется на противоположную, Петр разрывает союзный договор с Австрией и заключает сепаратный мир с Пруссией.
Придя к власти, Саркози, который тоже во многом был «приемным политическим» сыном Ширака, и как это бывает мечтал об эдипальном бунте против родителя, чуть ли не в одночасье меняет политику в отношении Сирии. Убийство Харири для него ничего не значит. Отбросив эти шираковские сантименты, новый французские президент перезапускает отношения с Асадом, сославшись на отсутствие прямых улик, и в середине июля 2008 года приглашает его посетить Париж.
Саркози устроил Асаду королевский прием, одновременно вытирая ноги о Ширака и отмывая Асада, которого каких-то три года назад хотели отдать под международный трибунал как военного преступника. Сирийская интеллигенция и оппозиционные политики, часть из которых сидела в тюрьме, были шокированы подобным цинизмом — западным, не столько конкретно самого Саркози, который несколько лет спустя, когда в Сирии разразится гражданская война, предаст ливийского лидера Каддафи, финансировавшего его президентскую кампанию.
Итак, середина декабря 2024-го, Израиль бомбит Голаны, склады боеприпасов, там находящихся, дабы воспрепятствовать их попаданию боевикам, что израильское руководство оценивает как серьезную потенциальную угрозу.
Человек за $10 млн: аль-Джулани
Голаны (Голанские высоты) — важный топоним в нашей истории, и не только из-за своего географического — стратегического — положения, территория, которая уже более полувека, с июня 1967 года, после Шестидневной войны, удерживается Израилем в качестве подушки безопасности в его латентном конфликте с Сирией, но и потому что Голаны послужили псевдонимом для человека, сыгравшего ключевую роль в свержении Асада — Абу Мухаммад аль-Джулани (аль-Голани), рожденного как Ахмед аш-Шараа.
Аль-Джулани родом с Голанских высот, хотя существует и другая, эр-риядовская, версия, сам он предпочитал называть Голаны. Аль-Джулани — интеллигент, что просматривается даже по его портретам в сети. Его отец — ученый-нефтяник, мать — преподаватель географии. По отцовской линии у аль-Джулани примечательная родословная: отец, Хусейн аль-Шараа, автор книг и статей, и не только по нефтянке, но и по политическим вопросам, где он высказывал свое видение о правильном устройстве сирийского государства. Скорее, его было бы правильно причислить к технической интеллигенции, находящейся в оппозиции к власти (эта его черта не может не срезонировать у российского читателя, успевшего пожить и поработать в СССР).
В молодости Хусейн был арабским студентом-националистом, активистом движения насеристов в Сирии, до того, как он стал нефтяником, изучал экономику в Багдадском университете. Дед, Али Мохаммед аль-Шараа, был крупным землевладельцем и торговцем в городе Фик, а прадед — Мохаммед Халид аль-Шараа, сыграл значительную роль в Великом сирийском восстании против французской оккупации Сирии. Брат аль-Джулани, Махер Хусейн аль-Шараа, когда тот, уже в начале 2010-х приобрел статус «международного террориста», защитив кандидатскую диссертацию по медицине, работал врачом-гинекологом в... Воронеже, заслужив много положительных отзывов.
Арабские СМИ пишут о нем как о «человеке, обладающим цепким умом», при этом замкнутым и не очень социально общительным — почти классический гештальт лидера секты и интеллектуала. После 9/11, крушения башен-близнецов в Нью-Йорке, аль-Джулани, проникшись пиететом перед джихадистами, конкретно Аль-Каидой, фокусирует свое внимание на политическом исламе как единственной действенной, с его точки зрения, силе, способной объединить исламский мир и заставить Запад его слушать.
В атаках на башни-близнецы аль-Джулани, несомненно, узрел то, что иранский политический философ Муртаза Мутаххари, назвал «религиозным потенциалом ислама», которого не хватило — размышляет он на страницах своей книги** — арабам в войне с Израилем, в частности в 1967 году. Именно тогда сионизм одержал победу, потому что явился «религиозной силой» евреев, а не только национальным и политическим продуктом, принятым Израилем в качестве идеологии.
После обучения в Дамасском университете, специальностью у него были СМИ (по факту, аль-Джулани — журналист), он в 2004 году, незадолго до начала войны в Ираке, присоединяется к «Аль-Каиде»*, где сражается вместе с иракцами против американцев. Но здесь важно помнить: аль-Джулани оказался в Ираке не столько по собственному почину, хотя, судя по всему, это не противоречило его личному желанию, сколько это было командировкой от сирийской разведки, «Мухабарата», которая набирала тогда молодых энергичных людей для помощи в борьбе суннитам против иноземцев. Идея Дамаска тогда состояла в том, чтобы затянуть иракскую войну как можно дольше и таким способом переключить внимание США с Сирии на Ирак.
Именно там аль-Джулани, и не только он один, словно батарейки заряжаются джихадистскими (аль-каидными) идеями и методами, там, в Ираке, случается их идеологическое взросление, энергия которого, в том числе — и довольно скоро — будет направлена против самой сирийской власти. Официальный Дамаск не любил распространяться на эту тему, предпочитая отрицать свою ангажированность в иракскую кампанию (сложно признать, что людей, с которыми власть официально боролась, она создавала своими руками), но факт: сотни бойцов, подобно аль-Джулани, через Алеппо отправлялись в Ирак на войну.
В Ираке наш герой попадает в плен, затем в тюрьму, где проводит пять лет — с 2006 по 2011 год. Также важно помнить, что за период своей военной карьеры аль-Джулани становится опытным оперативником, которых даже тогда ни у Сирии, ни у Ирака было не много. Его освобождение из тюрьмы совпадает с началом революционных действий в самой Сирии, где по возвращении он, не без поддержки «Аль-Каиды»*, из таких же оперативников, как он сам, создает «Джебхат ан-Нусру»*, по сути мобильную, боеспособную диверсионную группу для работы «в тылу врага». Врагом с 2011 года для аль-Джулани становится баасистский режим Асада.
Смелость и профессионализм бойцов аль-Джулани, а с 2011 года они совершили более сорока диверсий (нападений, взрывов, убийств и т. п.) на территории Сирии, начали притягивать многих несогласных с властью Асада, и те постепенно стали пополнять их ряды.
Когда «Джебхат ан-Нусра»* приобрела популярность и вес, превратившись в своеобразный тренд, за шефство над ней стали бороться как «Аль-Каида»*, изначально ее поддерживавшая, так и ИГИЛ* во главе с Абу Бакром аль-Багдади, за чью голову в 2011-м американцы давали $10 млн и которого тоже знавшие его описывали как тихого, ничем не приметного студента-богослова, долгое время прожившего в келье при мечети в Тобчи (суннитский Раскольников), но, видимо, готовившего себя к наполеоновским — под стать первым эмирам ислама — планам.
В результате этого конфликта детище аль-Джулани отошла от ИГИЛ* и стала самостоятельной боевой организацией, со своей идеологией, достаточно сложным входным билетом — нужно было сдать теологический экзамен, — действовавшей на всей территории Сирии. В 2015 году «Джебхат ан-Нусра»*, пройдя через сложные отношения с той же ССА и прочими оппозиционными организациями, занимает город Идлиб, который на какое-то время становится ее базой. Примерно с этого момента экстремальный исламистский компонент во всей оппозиции правлению Асаду усиливается, организация аль-Джулани становится первой скрипкой в сопротивлении и одновременно фокусом внимания со стороны США и России. «Ан-Нусру»* бомбили обе главные силы антиисламистского альянса.
При всем при этом «Джебхат ан-Нусра»* была не только военной группировкой. Аль-Джулани, специалист по СМИ, наладил достаточно успешную медиа деятельность для транслирования по миру нужных ему смыслов, в частности, в ее пропагандистском департаменте работало немало журналистов из Ирака. Кроме того, «Ан-Нусра»* создавала различного рода институции, местные советы, которые должны были отвечать за экономическую жизнь на территориях, вплоть до снабжения населения водой, подвластных организации.
Окончательный разрыв с Аль-Каидой, произошедший в 2016-ом, привел «Джебхат ан-Нусру»* к ребрендингу, после чего она и превращается в «Хаят Тахрир аш-Шам»* — на начальном этапе как больше военной структуры, в чьи задачи входило объединить все оппозиционные сирийские силы и обучить их методам борьбы, идеологии (была создана даже военная академия) и прочим премудростям, необходимым для сопротивления правительству Асада.
Свергнув Асада в начале декабря 2024-го, с легкостью, которая многих, в том числе серьезных аналитиков, повергла в ступор — вроде иллюзионистских фокусов с исчезновением человека и разрезанием тела пополам, — аль-Джулани вернул себе свое настоящее имя. Так сделали огромное число людей, находившихся в оппозиции к власти и естественно боявшихся расправы. Сейчас время псевдонимов прошло, насколько долго — не очень понятно. Сирия — страна, где история может двигаться в любом направлении, где могут происходить любые абсурдные вещи, такие как диктатура, при которой армия годами находилась на полуголодном пайке. Просчет Асада или его политическое невежество? Результат мы знаем.
Без псевдонимов: Сирия завтра
Отказавшись от псевдонимов, что символично, новая власть оказалась в самой что ни на есть Realpolitik, состоящих из ряда геополитических ингредиентов: прежде всего это интересы Турции, США, России и Ирана, не говоря об ОАЭ, Катаре и Израиле, которому главным образом нужна мирная Сирия, не столь важно под чьим началом.
Эрдоган, ведя долгую латентную борьбу с Асадом, делая ставки на исламистов, давая многим из них убежище, будет воспринимать новую власть Сирии — не переходное правительство («Спасения») Мухаммеда аль-Башира, выполняющее техническую функцию, а настоящую власть с de facto аль-Джулани во главе — совершенно по-другому. Теперь это не управляемые и зависимые от него оппозиционеры, для которых Асад в Дамаске — это смертельный приговор, а самостоятельные политики, устанавливающие свои правила игры.
Эрдогану придется с этим считаться уже потому, что новая власть сейчас начала выстраивать отношения с остальным миром, и, как кажется, делает это довольно успешно, если не сказать нетривиально. Уже тот факт, что лидер антиасадовской революции, в отличие от практически всех своих предшественников — от Ленина до Кастро на Кубе или Луиса Гарсии Месы в Боливии — не сделал себя автоматически главой государства, на время отойдя в тень. Можно это расценить как хитрый шаг назад, чтобы затем рвануть вперед, однако в революционный момент любой, даже номинальный отход в тень, чреват непредсказуемыми последствиями.
Создание переходного правительства с аль-Баширом в качестве премьера, тоже гуманитарием, который до того занимал различные посты, курировал СМИ и исламское образование, который чуть ли не на второй день своей премьерства подписал амнистию всем политическим заключенным и тем, кто не был осужден по серьезным уголовным статьям, — это не только и не столько шаг во внутренней политике, сколько внешнеполитическое действие.
Новая власть как бы дает понять миру, что власть для нее — не цель сама по себе. Насколько это и впрямь иллюзионистский ход аль-Джулани или реальный публичный разрыв со своим исламистским прошлым, которое в этом случае было для него инструментальным, сказать с уверенностью трудно. Мне представляется, что скорее речь идет о настоящем политическом преобразовании исламиста в государственного деятеля, если по каким-то причинам он не уйдет из политики. Если нет, то — другой вопрос — насколько этого драйва хватит у самого аль-Джулани, чтобы, спустя какое-то время, не превратиться в следующего Асада.
Выстраивание отношений с США, как и с Россией, станет для новой власти приоритетным треком. Сомнений в этом не должно быть уже хотя бы по той причине, что нынешнему Дамаску необходимо собирать партнеров и «друзей» для противовеса турецкому соседу. И сейчас проблемы начнутся не у России, как считают многие эксперты, а у Эрдогана, которому нужно будет создавать новые форматы общения с сирийцами. Его недавний туранский патернализм больше не сработает. То же касается и Ирана, которому придется принять субъектность новой власти и не относиться к ней как очередной антишиитской группировке, действующей в зоне его геополитических интересов.
В этом плане отношения с Россией, при том, что она еще вчера была на стороне врага, не кажутся тупиковыми. Политика часто похожа на квантовое пространство, где частицы — акторы — могут менять свою природу. Судьба российской военной базы в Тартусе, обеспечивающей России единственный прямой выход в Средиземное море, а также в Латакии, как и авиабазы Хмеймим, мгновенно вызвала огромное медийное беспокойство, однако вряд ли оправданное.
Судя по почерку первых недель правления переходного правительства, кто бы там реально не управлял страной, пока нет речи о мести вчерашнему противнику. Скорее наоборот, российское военное присутствие, которому ничего не угрожает, демонстрирует открытость нового Дамаска к договору. Сохранение status quo в обмен на легитимацию революционной власти. Для аль-Джулани Россия может стать важным партнером в будущих отношениях с Ираном, что, кстати, справедливо и в обратную сторону.
Как будут складываться отношения с Израилем — это, пожалуй, наиболее интригующий вопрос, поскольку наименее предсказуемый. Едва ли стоит ждать от бывшего, пусть и порвавшего со своим джихадистским прошлым, революционера какие-то теплые жесты в сторону «общего врага». И предметом будущего торга скорее всего станут Голаны, крайне важное место для аль-Джулани психополитически, и здесь не имеет значения, что он отказался от своего революционного псевдонима.
Не исключено, что в обозримом будущем Дамаск предложит Израилю сделку: Голаны в обмен на вечный мир. Но Нетаньяху — не Кант, и в вечный мир не верит, поэтому аль-Джулани получит отказ, на котором он заработает международные очки «миротворца» vs. «сионистского агрессора», что, пока Трамп президент, Израиль особенно беспокоить не будет. Но так или иначе, Голаны в реальном времени превращаются в следующую после Тайваня точку притяжения глобальных конфликтующих сил, что отнюдь не означает неминуемой войны, а скорее возникновение добавочной сложности в игре.
* Запрещенная в России террористическая организация
** Мутаххари, М. Иран и ислам. История взаимоотношений. СПб.: Петербургское востоковедение, 2008 С. 9.
Свежие комментарии